А я… стыдно сказать — как ГГуй какой-то. Обездвижил дурочку, которой замуж захотелось, и обрадовался:
«Но близок, близок миг победы.
Ура! мы ломим; гнутся шведы».
В смысле — «гнутся руки». А дальше?
«И грянул бой, постельный бой!»?
Так только что было! Повторить? Можно, но не сразу же! Я ещё как-то… не готов.
Можно придумать обоснование моей глупости: Аннушка первая женщина в этом мире, которая решила сходить за меня замуж. До сих пор для не столь многих моих женщин, как я понимаю, загибая пальцы, место в моём гареме — предел мечтаний. А тут… трах-бах — и под венец…
Ну, испугался, растерялся, возмутился… Весьма типичная мужская реакция в такой ситуации. Но дело-то как сделать?! Что-нибудь, кроме воспроизведения вопля обманутых сперматозоидов:
– Ребята! Мы в ж. опе!
Я не могу на неё серьёзно физически надавить — она нужна целая, самоходная, разговаривающая. Я не могу с ней нормально, логически убеждая, разговаривать — она крайне обижена и раздражена. Я не могу её послать — нам нужна её недвижимость и без скандала.
Остаётся только попросить у неё прощения. Вытерпеть кучу капризов, нытья и упрёков. Изобразить домашнюю собачку: повилять хвостиком, полизать хозяйке ручку.
Да фигня! Лицедейство — не проблема. Но у неё возникнет иллюзия моей зависимости. От её желаний, от её настроений, от её воли. А воли своей я не отдам никому!
Она будет «дёргать за ниточки» — проверять степень искренности моего раскаяния и к ней привязанности своими капризами. Посыплется не только её собственная подчинённость, но и управляемость всей моей команды.
«Позади он слышит ропот:
Нас на бабу променял
Только ночь с ней провожался
Сам на утро бабой стал».
Как личности — мне глубоко плевать на любой «ропот». А вот как попаданцу-прогрессору-«атаману»… «Ропот» придётся забивать назад в глотки моих людей. Их кровью.
Факеншит троекратно! Только доламывать! Но — без мордобоя! А что я умею по этой теме? В ограниченное время, в ограниченном пространстве, с кучей граничных условий… без привлечения дополнительных ресурсов… Почему «без привлечения»?!
Щелчок моей «зиппы» осветил опочивальню. Аннушка снова заелозила подо мной, попыталась стукнуть меня пяткой по спине. Негромко произношу в сторону дверей в сени:
– Сухан, сам и служанку — сюда.
«Зомби» всегда следует за мной. Хотя, наверное, не за мной, а за своей душой в костяном пальце у меня на шее. Служанка… Слуги постоянно присутствуют где-то рядом с господами. Прирождённые аристократы и сильно воспринявшие аристократизм попандапулы об этом постоянно забывают. Я — дерьмократ, и о любых людях в зоне видимости-слышимости-досягаемости помню постоянно.
– Заверни боярыньку в половичок.
Придерживая немую служанку за горло (чисто для полноты восприятия), посоветовал никуда не отлучаться и вести себя прилично, типа: «нихт ферштеин» по любому поводу.
Замотал боярыне голову простынёй. Ну, «панночка», придётся нам с тобой ещё и третью «вийскую» ночь пережить. Фанфик не отпускает.
Но я уже не Хома Брут — третья ночь у нас будет иначе. Левитирующего гроба — не будет, застревать в дверях — никому не позволю, шахтёр-рентгенолог… — как получится.
Пошли в часовенку. Я ещё успел к себе за кое-каким реквизитом заскочить. Самый объёмный — мой любимый Псалтырь.
Спустились в склеп и устроили Аннушке распятие.
Гос-с-поди! Ну не гвоздями же, конечно! И — горизонтально, женщина всё-таки!
Причём распятие не по Иисусу Назаретянину, а по апостолу Петру.
Как известно, старший из апостолов полагал, что быть распятым подобно «сыну божьему» — неотмолимый грех гордыни. Поэтому упросил распять его вниз головой. Типа: я — скромный и знаю своё место.
Где было место головы — известно. А вот дальше повествователи расходятся. По одной версии Петра распяли на перевёрнутом кресте. По другой — на обычном, но вниз головой.
Второй вариант кажется мне более правдоподобным — не будут римские легионеры нарушать устав исключительно по желанию казнимого старика.
Поскольку речь идёт о казне на кресте, а не на столбе, то понятно и расположение апостольских ножек.
Притащил в подземелье пару лавок, поставил их буквой «Т». Очень удобно: поперечную ставишь под конец продольной. Клиент своим собственным весом прижимает конструкцию, и ножки поперечной входят в землю.
Ножки Аннушке растянули, по апостолу Петру, в полный шпагат по поперечине, привязали, ручки бедняжки от кос освободили, завели под лавку. Тоже очень удобно: разумно ограниченная наручниками свобода движений. Конечно, не фирменная вязка от Якова: «доска в косе», но для моих целей достаточно. Перекладиной, «лицом», так сказать, естественно — к саркофагу. На концах — свечи, посередине — свечи, в головах — свечи, на земле у саркофага — тоже свечи.
Грохнул Псалтырь ей на животик, начал читать да поглаживать. Прямо так, с первого псалма первой кафисмы и запономарил:
...«Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господни воля eго, и в законе Его поучится день и нощь».
Мой монотонный голос, неспешно бубнящий церковнославянский текст в тишине подземелья, даже меня самого вгонял в сон. Но воспоминание об игумене-гипнотизёре будоражило, вызывало азарт:
– Ишь, блин, развели тут, понимаешь, православие со словоблудием! Или мы, попадёвые прогрессняки, хужее?
«Нам внятно всё — и бесогонов свист,
И бесконечный стон молений».
Счас как гипнопну! По давно… «податливому». И я продолжал монотонно распевать куплеты из столь полюбившегося мне «Псалтыря».