Фанфики - Страница 94

И ещё одно её удивительное свойство: она оказалась способной формулировать вопросы.

Попаданцы совершенно игнорируют этот аспект. Очень часто ты видишь человека, который что-то знает. А вот что именно…

– Очеп, где ты зарыл свои деньги?

– Это… тама…

Карту со своими захоронками он нарисовал. Сколько — сказал. А вот спросить:

– откуда они?

Получить списочек его операций, выяснить его связи, обнаружить, что он связан с городской верхушкой и конкретно с посадником Бонятой Терпиличем…

Это нужно было догадаться. Елица — смогла.

Среди попаданцев очень распространены технические выверты типа изобретения пороха или дирижабля. Мне же ближе информационные технологии. Вроде «обработки информационного мусора», активно запущенной шефом германской разведывательной службы BND Рейнхардом Геленом, форсированное психологическое давление, типа «момента истины», описанного в «Августе 44», модификации традиционных ритуалов веры, вроде исповеди карбонария в «Оводе», или суеверия, аналогичного «восстанию из мёртвых» в склепе у Аннушки.

Разница, похоже, в стиле мышления, навязываемом средствами коммуникации 21 века.

Лёгкость в доступе к значительной части информации уничтожает привычку к прикладыванию усилий по поиску труднодоступной части. «В сети — всё есть» — постоянный рефрен. Это — просто неправда. Ещё забавнее то, что даже имеющиеся в сети ответы трудно найти: нужно уметь ставить вопросы.

Мелочи вроде порядка слов в запросе, языка или домена, из которого вы выходите в сеть, могут дать разную информацию и принципиально изменить ваши личные представления, например, о количестве танков, сожжённых в знаменитом танковом сражении под Прохоровкой.

Огромное количество информации, вроде бы относящейся к интересующему вопросу, меняет не только её восприятие, но и собственно набор целей, круг интересов. Хомосапиенс цифровой эпохи становится более эмоциональным и менее интеллектуальным.

Для телевидения это особенно характерно. СМИ дают не информацию, но лишь информационный повод для формирования эмоций.

...

«Зверьё внучка любила, регулярно смотрела по телевидению „В мире животных“, а если показывали слонов — от экрана её было не оторвать, но когда я интересовался, сколько весят бивни или новорождённый слоненок, или до какого возраста он сосёт мать — то, что я узнавал уже из первой страницы слоновьего раздела у Брэма, — она это даже отдалённо не представляла. „Про что же рассказывает твоя передача?“ — „Показывают, как слоны обливают друг друга водой из хоботов“. — „И всё?“ — „Ну, как они идут по саванне, а слонятки бегают у них под брюхом“. — „А тебе не хотелось бы узнать, какого веса бревно может поднять слон или сколько он живёт?“ — „А зачем?“ Её вполне устраивала сама цепь визуальных образов — без их содержательного наполнения».

Большинство моих современников, функционирующих в таком «визуально-цепном» стиле мышления и восприятия, непригодны ни к прогрессорству, ни к «правдоискательству». Обратите внимание: не по физическим или душевным свойствам, не по жизненному или технологическому опыту. По мозгам: «видят, но не разумеют» — «А зачем?».

Целый букет прогрессорских инноваций — технологий «поиска правды», методик ведения бесед и расспросов, подавление и перенацеливания личностей — создавался в то лето на заимке у края «Мертвякового луга» и отрабатывался на материале накопленных товарно-денежных ценностей смоленских «запольненских татей».

Кстати, о деньгах. Уяснив себе роль прясленя в денежном обращении на «Святой Руси», я, естественно, не мог пройти мимо. Нафига деньги зарабатывать, когда их можно просто печатать?!

Пошла технология «святорусской денежной эмиссии».

Прокуй… это отдельная тема. Но, после серии взвизгов и приключений, он сделал разборную форму под эти биконические… «грузила». Такая двухслойная железная плита с дырками и штырьками. Мой первый «печатный станок».

Сыскалась и подходящая глина. Только не розовая, как овруческий шифер, а голубенькая. Её оказалось довольно много вдоль русла реки.

Я сперва переживал насчёт гендерного соответствия цветов. «Пряслень» же — для женской прялки! Мужской прялки в природе вообще нет. Но меня просто не поняли.

– Бабам всё едино — лишь бы покрасившее. Нашим нравится — у других-то такого нет!

Нашли подходящее место и стали копать. Я процесс — запустил, ответственного — поставил, команды — раздал и забыл. Тут, как раз, вообще гончарное производство запустили… И чего об этой мелочи вспоминать? Сидит дедок, мешает глину, заливает её в форму, ставит в печку. Печка два раза в день выдаёт порцию обожжённых горшков и эту… «упаковку денег».

Сначала мы заменили все пряслени у моих смердов. По курсу два новых за один старый. Одновременно раздали новосёлам, у которых ничего не было. С записью в сумму общего долга за предоставляемые подворья, конечно.

Потихоньку меняли по такому же курсу в окружающих селениях. Но весной я с удивлением обнаружил, что изготовлено около сорока тысяч этих фиговин! А разошлось только полтысячи — остальное легло на склад.

Я уже говорил: «Святая Русь» — удивительная страна. Вот же — сундуки денег лежат! А никому не надо! Радует, конечно, что не покрали.

– А куда их? У нас стоко прялок нема.

Пресловутая «узость рынка» — даже деньги не берут!

Я разглядывал ящики, доверху забитые одинаковыми, биконическими, голубенькими керамическими «грузилами».

Одинаковый вес, цвет, размер… На донце каждой — одинаковая выемка в форме рябинового листа… Непарноперистый, с 11 почти сидячими, продолговатыми, остропильчатыми листочками… Прямо по учебнику ботаники. Или — по кусту рябины за окном.