Что происходит внутри толпы — я не видел. Оттуда доносился размеренный голос Ивашки:
– И тебя… итить… И тебя… ять…
И ценные указания Акима:
– По ногам сучару! По ногам!
Или:
– Слева смотри! И по яйцам!
Его весёлый и азартный голос подействовал на меня успокаивающе. Процесс боестолкновения вызывал ощущения стабильности и сходимости. В смысле: все разбойнички скоро сойдут «на нет».
У трёх десятков разбойничков, вооружённых ножами, топорами и кистенями, нет шансов в открытом бою против 3–5 подготовившихся опытных бойцов с саблями и мечами.
Пока у фехтовальщика есть 3–5 шагов свободного пространства… Нужно или длинномерное оружие, или — метательное.
Разбойники, явно, рассчитывали вырезать нас сонными. Хорошо придумано. Да вот же беда — не спиться мне! Всякие «заячьи губы» мерещатся.
В следующий момент чьи-то губы, но не «заячьи», а «оладьями», оказались передо мной. Очередной придурок из числа «помогальщиков», кинулся вдруг к берегу, собираясь, видимо, набрать воды из реки в шапку.
Не разбирая дороги, даже не поднимая головы, он ломанулся прямо на меня. А я загляделся на общее действо и «не уступил дорогу паровозу».
Придурок с шапкой в руках почти добежал, как вдруг остановился в шаге, вскинул лицо и коротко заверещал, выгибаясь. Рогатина Сухана пробила ему подвздошье. Сухан поднапрягся, приподнимая терпилу на копьё, по-хозяйственному огляделся, как это делает крепкий крестьянин, прикидывая куда лучше бросить навильник сена, и, таща по кругу надевавшегося все глубже бедолагу, развернулся, выкидывая его с обрывчика.
Несколько туземных криминальных персонажей, укладывавших очередную жертву, подняли головы, сказали на несколько голосов «О!», в связке с различными эмоциональными междометиями, эпитетами и пожеланиями, и кинулись на вновь обнаруженного противника в нашем лице.
Факеншит! Я бы сбежал. Но за спиной двухметровый обрыв и внизу что-то копошиться. Их было четверо, но прибежали они не одновременно. Первый псих, машущий кистенём над головой, будто он — младшего школьного возраста и — «Ура! Училка заболела!», наскочил грудью на чёткий длинный укол рогатиной с подшагом, и был брошен под ноги второму.
Чудак, выставив в разные стороны руки с ножом и топором, раззявив в крике бородатое хайло, полетел носом вперёд прямо на меня. Я, как показывал Ивашко на уроке боя копейной пехоты против атакующей копейной конницы, упал на правое колено, направил один конец дрючка в наиболее волнительное для меня место в приближающемся объекте — вот в это шумное вопящее роталище, а второй конец, чётко по уставу, опустил к земле впритык перед опущенным коленом.
Хлебало — замолчало. Точнее — сначала хекнуло, поймав гортанью мой дрын убивающий, несколько сместилось влево и, продолжая своё движение по инерции, снесло меня с обрывчика, приложив меня — моим же дрючком поперёк груди. Там оно — экнуло и забулькало.
Всё это очень быстро: А-а-а! Хек! Бздынь! Полёт. Ё! Что тут где…? Э-эээкх… Буль-буль-буль…
Я стою на коленях, прижавшись спиной к обрыву, выставив вперёд дрын. Весь в панике от столкновения, полёта и удара об грунт. И пытаюсь вытрясти песок хотя бы из глаз и с ресниц.
Теперь понятно, почему мои дедки так легко прыгали с обрыва: под ним кучи рыхлого песка. Справа в двух шагах булькает «хайло орущее», дальше мирно трепещет огонёк моей «зиппы». Прямо передо мной — барка, слева шевелятся две кучи тряпья — одна другую пытается тащить по пляжу. Похоже — из участников первого забега.
Тут включается общий звук. Потому что наверху кто-то истошно визжит:
– Обошли! Окружили! Спасайся братва!
И следом восторг Акима:
– Ура! Наша взяла! Руби их всех нахрен!
Я ещё вытряхивал песок с лица, когда рядом упало ещё одно тело. Следом спрыгнул Сухан с рогатиной. Посмотрел на шевеление пытающегося встать персонажа, вскинул копьё и не по штыковому, а как на картинках про Георгия Победоносца — сверху вниз, из поднятой вверх руки, пробил беднягу насквозь. Наступил на труп ногой, покачал древко, выдернул с выдохом, и неторопливо потрусил за двумя отползающими. Где дважды повторил операцию «победоносцевского укола».
Как у него чётко получается! Я бы суетился, прикидывал куда бить, с какой стороны зайти… Вот так подымает неторопливо… Потом резко, как острогой — кхы… Надо будет дома повторить. Люблю профессионализм, надо учиться… «уколы делать».
Сверху заботливый голос Ивашки:
– Иване, ты живой?
Тьфу, блин, не отплеваться — и во рту песок.
– Живой, сейчас вылезу.
Наверху уже привычная картинка. Дорезают раненых, стаскивают трупы в кучу, потрошат их шмотки. Впрочем, какое у разбойников имущество? Простенькое оружие, несколько медных и оловянных крестиков, две пары когда-то приличных, а ныне ещё гожих, но уже хорошо стоптанных сапог. Армяк целый, кровью залитый. Свитка приличного сукна. Была хорошей, но несколько раз штопалась мужской рукой — через край.
Остальное тряпьё… говорят, из тряпья бумагу делали. Может, мне пора бумагоделательную фабрику построить? Вот, уже сырьё образовалось…
Аким возбуждён, пытается похлопать меня по плечу:
– Вот как мы их! Мы им не какие-нибудь! С Акимом Рябиной спориться — не калачи на печи кушать!
Всё тело ломит от этих… прыжков. От инстинктивного и чрезмерного напряжения мышц болят руки, ноги, спина. Несколько сбиваю радостное настроение:
– Аким Яныч, у нас все бурлаки побитые. Кому барку тащить?
Запаливаем костры сильнее, приходит с барки дедок-барочник, допрашиваем пленных, подводим итоги.
Да, это была банда Толстого Очепа. Он перекупил настоящих бурлаков и подставил нам своих. От города ушли недалеко, основная часть бандитов догнала нас на телегах. Далеко городские тати не пошли — не шиши лесные.